Ветеран войны Петр Карсанаев: Я помню свист боевых снарядов

Июнь 1943 года, ученик восьмого класса Петя Карсанаев получает повестку из военкомата — это призыв вступить в ряды защитников Отечества. На сборы всего несколько дней, уйдя на фронт, он не успеет попрощаться даже с родными из далекого села Арылах Чурапчинского улуса. Сегодня ему 93 года. Несмотря на солидный возраст, Петр Карсанаев до сих пор колет дрова, следит за порядком в доме. Каждое 9 мая он встречает на площади Победы, рассказывает молодому поколению о том, как война разделила его жизнь на «до» и «после». Послушать решили и мы. 1 из 4 Жизнь до войны

— У нас была очень большая семья. Отец мой, Терентий Федорович, родился в 1875 году по-старому в Ботурусском, ныне Чурапчинском улусе Белолюбского наслега, в аласе «Бэрэ». Он был женат дважды, от первого брака родились шестеро детей, от второго – восемь. В те времена все домашнее хозяйство велось с помощью тяжелого ручного труда. Например, мы, дети, с ранних лет занимались всеми домашними делами, начиная с очищения ледяных окон зимой, мытья посуды, выметания мусора на земляном полу, заканчивая заготовкой ниток из сухожилий животных, освещением хотона при дойке коров. С братьями мы водили скот на водопой, мяли заячьи шкуры, готовили лепешки, кипятили воду в самоваре, очищали двор от снега, выносили коровий навоз из хотона. Огромную роль в воспитании детей в нашей семье сыграли родители, их указания выполнялись беспрекословно. Если приходили гости, мы вели себя тише воды, ниже травы. Когда угощали гостей, нам запрещалось подходить к столу и мешаться под ногами. За любую провинность, непослушание, порчу одежды, невыполнение обязанностей строго наказывались кнутом, который висел над печкой.

Отец строго запрещал вести разговоры о нечистой силе и о всяких духах. Запрещалось также петь песни, отец считал, что пением призывают их. Нельзя было по вечерам шуметь, кричать, смотреть в окно, когда становилось темно на улице. Тем более, запрещалось врать, воровать и хвастаться. Мама, Вера Давыдовна, была небольшого роста, робкой, скромной, отзывчивой женщиной. От нее веяло добротой и светом. В ее отсутствие большой дом казался осиротевшим. Она была немногословна, как сейчас понимаю, ей было не до разговоров из-за беспрерывных повседневных забот. Все домашние дела лежали на ее хрупких плечах. Дойка коров четыре раза в день, шитье: торбоса из шкур скота, варежки, шапки, кэнчи, заячий тулуп, варежки из телячьей кожи для работы, заготовка веревок для многочисленного скота, изготовление посуды из бересты и томторука для телят. Все это ей приходилось делать одной. Кроме того, десятки раз в день она спускалась в погреб за сметаной, сливками и прочими продуктами, что тоже было очень утомительно. Помимо всего этого она готовила для большой семьи, не отходя целыми днями от печки – камелька. Осенние заботы — утепление хотона, жатва, заготовка муки, сбор ягод — не проходили без ее участия. В четырех больших погребах остужали молоко, снимали сливки и заготавливали масло и творог на зиму. Отца помню в образе громкоголосого, немногословного светлокожего старика с седеющей бородой, крепким телосложением, чуть выше среднего роста. Он был требовательным. В те времена в деревнях денежного расчета не было. Два раза в год родители нанимали торговца и отправляли продукты в виде мяса и масла в город на продажу, от чего имели единственный незначительный денежный доход. Иногда мы, дети, помогали подкрепить бюджет семьи тем, что сдавали шкуры бурундуков и ондатр. На полученные деньги покупали чай, сахар. Когда мне исполнилось десять лет, я поступил в начальную школу, которая находилась в пяти километрах от дома. На занятия ходил пешком. До сих пор помню свою первую учительницу Каженкину Анну Васильевну. На летних каникулах в колхозе мы помогали косить сено. В перерывах между работой или по вечерам любили охотиться на бурундуков. В то время на лугах водилось много грызунов, лесного зверья и птиц. От голодной смерти нашу семью спасало то, что мы сеяли пшеницу. По окончании начальной школы меня отправили в Кытанахскую семилетнюю школу. В те годы впервые стали слышны разговоры о войне. Из рассказов учителей мы узнали о нападении Германии на Польшу и Испанию. Поэтому в образовательных учреждениях ввели начальную военную подготовку, стали учить стрелять из ружья, преодолевать большие дистанции на лыжах. Школу я окончил в 1943 году. Той осенью первым секретарем райкома партии в селе Ытык-Кюель Таттинского улуса назначили моего старшего брата Карсанаева Дмитрия Терентьевича, мы переехали в Таттинский район. Чуть позже перебрались в Якутск. Я поступил в лицей №8, проучился там совсем немного, призвали на фронт. Дорога на фронт

— Из нашей семьи один за другим на войну ушли пятеро парней. Старшие братья Филипп и Серафим — в 1941 году, Никита и Афанасий — в 1942-м, я — в 1943-м. Отцу тогда было 70, а матери – 60 лет. Новобранцев, в числе которых был я, увезли на фронт на большом пассажирском пароходе «Москва». На нем мы добрались до Иркутска. Там в течение месяца я работал на заводе по заготовке лесоматериалов. В августе добровольно напросился в действующую армию, был определен стрелком 188-го Чугуевского стрелкового полка, сражавшегося под Харьковом, в районе реки Дон. В это время там была страшная картина: разрушенные города, сгоревшие дома, опрокинутые поезда, вся земля была покрыта отстреленными пушечными снарядами и гильзами от патронов. Вид тех мест был удручающим: опустошенные деревни с торчащими трубами от печей, трупы людей. Во время стоянки в одной сгоревшей деревне, пока дожидались полевую кухню, нас атаковал немецкий самолет-бомбардировщик. Снаряд взорвался далеко в поле, сотрясая все вокруг. Тогда я впервые познал мощь вражеского оружия. Во время ночевки в одной из деревень нас разбудил страшный грохот, земля содрогалась от взрывов: это немцы стреляли из дальнобойной пушки. Свист летящих снарядов как бы высасывал из тебя всю душу. Всю ночь нас обстреливали из пушек, но, к счастью, жертв не было. Некоторые снаряды падали на землю, но не взрывались. На горизонте повсюду было видно зарево войны. 10 августа 1943 года 188-я стрелковая дивизия пошла в атаку, чтобы овладеть высоткой. Переправляясь через реку Дон под непрерывным огнем артиллерии, минометов, пулеметов и авиации противника, погиб 891 человек, выжили только девять. В их числе был я. Спустя семь дней бой повторился. Перед этим мы шли всю ночь к низовьям между холмами. Тут же командир повел нас в атаку по открытой местности вниз по холмам. Когда мы поднялись до середины холма, немцы открыли огонь. С опушки леса стрелял вражеский пулеметчик. Я, прикрывшись березами, подкрадывался к нему, прицелился, чтобы выстрелить, но тут прямо передо мной взорвался снаряд. Оглушительный взрыв. Я почувствовал как бы удар дубиной по лицу. Не помню, сколько пролежал без сознания, вдруг очнулся и не ощутил боли. Хотел привстать, но один глаз ничего не видел. Поначалу подумал, что его залепило грязью, попытался протереть рукой, тут я понял, что меня ранило. Как сквозь сон помню, как меня тащил по земле солдат, кажется, армянин. Вот так, утром 17 августа 1943 года, тяжело раненный, я попал в госпиталь. В течение девяти месяцев, пройдя две операции на лице и плече, лечился в военных госпиталях городов Куйбышев, Саратов, Красноярск. Спустя девять месяцев вернулся домой. Студент в солдатской шинели — В 1945 году, узнав, что в Якутске впервые открывается художественное училище, я в солдатской шинели отправился поступать. Был сентябрь. Сдав экзамен по рисунку и живописи, успешно поступил в училище. Там я впервые встретил известного в республике художника Петра Петровича Романова. Желающих поступить было много, большинство из деревень. Одеты были по-тогдашнему скромно, некоторые в торбосах. На первом курсе директором училища был художник Пантелеймон Попов. В том же году брату Никите дали комнату в общежитии пединститута на Сергеляхе. В то время мы занимались в вечернюю смену в здании педучилища. Нас было около тридцати студентов. В послевоенное время еду выдавали по карточкам. Норма хлеба в день на одного человека была 800 граммов. Приходилось заниматься впроголодь. Помощи от родителей почти не было, жили на одну крохотную стипендию, не было теплой одежды. Я проучился в военной шинели, в которой вернулся с фронта. Хотя годы учебы были суровые, в памяти остались самые теплые воспоминания о молодом задоре, братской дружбе, поддержке, взаимовыручке. Желание учиться было так велико, что, несмотря ни на что, мы уверенно шли вперед к достижению цели. Вспоминая те времена, приходишь к выводу, что государство внушало своему народу веру в светлое будущее, стремление учиться и работать, уважение к власти. Несмотря на голод и трудности, все с радостью посещали кино и театры, принимали участие во всевозможных субботниках. Неопасно было ходить по ночам, не замечали ни воровства, ни преступлений. По окончании училища мне предложили продолжить учебу в Москве. Я спросил разрешения у родителей, получил ответ от отца: «Если уедешь, лишимся скота». Оставить семью я не мог. Дипломированный художник быстро нашел работу, начал преподавать ИЗО в родной школе. Женился, стал отцом четверых детей: двух мальчиков и двух девочек. Любовь к изобразительному искусству живет в нем и сейчас. Однако писать картины не позволяет плохое зрение. В следующем месяце вместе с семьей Петр Карсанаев планирует уехать на родину, лето ветеран войны проводит в деревне, несмотря на возраст он до сих пор колет дрова, следит за порядком в доме. У него есть мечта: снова прекрасно видеть, чтобы создавать картины. В его «копилке» их уже более двухсот. На родине Петра Карсанаева в селе Арылах открылся художественный музей, там собраны лучшие работы заслуженного деятеля искусств Якутии.